Международная коммунистическая партия опирается на эту программу и защищает всеми силами основные принципы марксистского учения: диалектический материализм как систематизированный взгляд на мир и историю, содержащиеся в "Капитале" Маркса основные экономические учения как метод объяснения капиталистического способа хозяйствования, программные формулировки "Коммунистического манифеста" как исторические и политические главные срезы эмансипации рабочего класса всего мира, общую систему принципов и методов, нашедшую подтверждение, воссоздание и логическое развитие в теоретических и практических трудах Ленина и большевистской партии в решающие годы завоевания власти и гражданской войны и в классических тезисах II Всемирного конгресса коммунистического Интернационала в 1920 году, и значение которых сегодня выделяется еще явственней благодаря урокам трагической волны ревизионизма, начавшейся в 1926–27 годах под именем "Социализм в одной стране". Эта волна связана только логически с именем Сталина, т.к. она возникла под давлением объективных обществен – т.к. революционный пожар Октябрьской Революции не распространился по всему миру – мощно возникли в России, и не верилось, что возможно своевременно построить против этого давления программную и тактическую плотину, которая если даже не смогла бы предотвратить поражение, но способствовала бы возрождению международного коммунистического движения менее тяжело и болезненно. Эта третья волна оппортунизма подействовала более смертельно, чем оппортунистическая болезнь (анархические отклонения), которая поразила Первый Интернационал во время его короткого существования, и которая свергла в пропасть Второй Интернационал (с его постепенностью, парламентарнunion sacree) и поддержал империалистическую войну 1914. Сегодня, почти двадцать пять лет после империалистической войны кажется положение рабочего движения в тысячу раз критичней, чем в дни тошнотворного краха Второго Интернационала в начале Первой Мировой войны.
Третий Интернационал возник в 1919 с программой, восстановившей принципы марксистского учения и окончательно порвавшего с демократическими, парламентаристскими и пацифическими иллюзиями Второго Интернационала (который, впрочем, потерпел во время войны вследствие позорного шовинизма и поддержки войны полный крах), и огромный исторический вклад Ленина, Троцкого и старой большевистской гвардии невозможно принизить, если указать на то, что в определенном объеме с самого начала обозначилась опасность попятного движения коммунистического Интернационала, которая заключалась особенно в средней и западной Европе в практикуемом сверхрадикальном методе основывать коммунистические партии (принятие французской гибридной партии – Bastardpartei, объединение с "левыми" независимыми социал-демократами в Германии), а также в слишком эластичной тактике, применяемой "чтобы завоевать массы". Этот метод и тактика не означали для вождей Октябрьской Революции отход от основ насильственного завоевания власти, разрушения буржуазно-парламентаристского и демократического государственного аппарата, создания пролетарской диктатуры под руководством партии, и их применение могло остаться без разрушительных последствий, если бы революция, как надеялись, быстро бы свершилась во всем мире. Как предостерегали левые на II Всемирном конгрессе, эти методы и тактика несли в себе опасность негативного влияния на шаткие конструкции часто наскоро собранных партий, которые недостаточно привиты против возможности социал-демократического отката, как только революционная волна спадала. Этот обратный поток к несчастью наступил и вынес на поверхность не столько личности, сколько ракоподобные болезни не такого давнего прошлого.
С 1920 по 1926 год левые ориентировались на этот критерий: с одной стороны они требовали определения единственной программы и единых тактических норм для всех секций Коммунистического Интернационала, с другой стороны предостерегали они от опасностей, лежащих в использовании "революционного парламентаризма" в зараженном демократией более одного столетия западе.
Но прежде всего левые оппонировали вначале тактике "политического единого фронта" и позднее тактике "рабочего правительства" (и "Рабоче-крестьянского правительства") как вызывающей недоумение формуле на месте безусловного пароля "диктатура пролетариата", и не одобряли метод принятия в Коммунистический Интернационал независимых от коммунистических партий организаций и просто симпатизирующих партий. Практика инфильтрации в псевдорабочие партии или просто буржуазные партии (как Гоминдан) и еще худшая политика организации даже временных блоков с так называемыми равнотипными партиями или такими, которые выражали иногда только видимость "похожих" платформ, была отклонена левыми. Для них был определяющим как тогда, так и еще сегодня, следующий критерий: усиление коммунистических партий не зависит от тактических маневров или от примененного субъективного волюнтаризма, а определяется объективным революционным процессом, который не обязательно должен подчиняться правилам линейного и непрерывного прогресса: завоевание власти может быть далеким или близким и в обоих случаях, прежде всего в первом, следует подготовиться (и более или менее широкий слой пролетариев подготовить к этому) избегать любых акций, которые могли бы привести коммунистическую организацию к возврату к оппортунистическому Второму Интернационалу, т.е. к краху непосредственного соединения средства и цели, тактики и принципов, непосредственных целей и конечных целей, в результате это означало бы ни что иное как возврат к ловле голосов и демократизму в политике и к реформизму в общественной области.
С 1926 года сместился контраст непосредственно в политическую плоскость и окончился разрывом Интернационала и левых. Оба вопроса, стоявших в дискуссии, "социализм в одной стране" и несколько позднее "антифашизм". "Социализм в одной стране" отрицает ленинизм двояким образом. Первым, т.к. он выдает за социализм то что Ленин назвал "капиталистическим развитием европейского типа в мелкобуржуазной и полусредневековой России". Вторым, т.к. он отделяет судьбу русской революции от пролетарской мировой революции. Это – доктрина контрреволюции: внутри страны оправдывает она подавление старой марксистской и международной гвардии, начиная с Троцкого, вне границ Советского Союза одобряет она подавление левых течений до центристских фракций, зачастую чистых социал-демократических реликтов, которые "капитулировали на всем фронте перед буржуазией" (Троцкий).
Яснее всего проявилось это отклонение от основных программ коммунистической мировой борьбы в том, что боевой пароль революционного завоевания власти был заменен паролем защиты демократии от фашизма, как будто бы оба режима не ставили своей целью сохранение капиталистического порядка перед опасностью новой революционной волны пролетариата и не заменяли друг друга у государственного руля в зависимости от настоятельных требований динамики борьбы между антагонистическими классами. После падения немецкого бастиона после победы Гитлера в 1933 проявился этот феномен не только внутри Третьего Интернационала, но и в самой «троцкистской» оппозиции, которая вновь выдвинула лозунг «Защиты демократии от фашизма», даже представляя эту «защиту» как «фазу» или «этап», которые необходимо преодолеть, прежде чем не появится возможность вдвинуть максимальные требования революционного пролетариата. В обоих случаях эта политика приводила к уничтожению рабочего класса как четко выде – и находил лишь презрение. Послевоенное время не оправдало не только наивные надежды на расширение революционного коммунизма на остриях русских штыков, но привело – еще хуже, чем во времена Второго Интернационала, – к триумфу нео-министериализма, т.к. он использовался в тяжелейшее время капиталистического восстановления в целях реставрации авторитета государства (разоружение воевавших в партизанских соединениях пролетариев, кровавое подавление участников собрания за независимость Алжира в мае 1945 под командованием «коммунистического» министра внутренних дел правительства Де Голля), спасения национальной экономики (кредиты на восстановление, приоритет «высших интересов нации и т.д.) и позднее, при »народных демократиях«, установление задекорированного под »советский« порядка (Берлин, Будапешт). После конца этого периода открытого коллаборационизма у руля государства оказались »коммунистические« зависимые от кремля партии оттесненными союзниками по войне и »миру« вновь на край только парламентской »оппозиции" внутри все более бронированного государственно-полицейского и фашистского мира. Но не имея даже намерений выйти на указанный Лениным правильный путь (что они и не могли сделать, если бы и чисто гипотетически хотели), падали они все глубже в пропасть тотальной ревизии марксистской теории и практики, пока не оказались в эти годы на хмуром дне, где не предсказать и объявить ни конец капитализма, который наоборот в лице международной торговли всячески расхваливался, ни конца парламентаризма, наоборот защищаемого от нападок на богатое прошлое все забывшей буржуазии, где не предусматривалось дальнейшего развития той предположительной борьбы между "социалистическим лагерем" и "капиталистическим лагерем", причем сталинизм ограничил классовую борьбу и на международном уровне звучит лишь лозунг "мирное сосуществование и мирное соревнование".
Из глубины пропасти как предвестник восстания пролетариата звучит призыв: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" и "Диктатура пролетариата!" Это наш лозунг.